Писание и Традиция
Лозунг "Только Писание" все чаще используется в церквах евангельских христиан-баптистов как заявление о приверженности "только Писанию" в противовес какой бы то ни было человеческой традиции. Писание и традиция в первом приближении понимаются как два антитезисных понятия: Писание – богодухновенное слово Божие, традиция – человеческие измышления, часто искажающее изначальный смысл Писания.
В предлагаемых размышлениях я хочу обратить внимание, во-первых, на опасность однобокой трактовки лозунга "только Писание", прямо делающей нас продолжателями "славного" наследия книжников и фарисеев первого века. Во-вторых, я хочу показать, что Писание и Традиция – неизбежные спутники. Традиция есть ничто иное, как актуализация Писания в новых исторических условиях. Наконец, в третьих, мы посмотрим на конкретные примеры того, как соотносится Писание и традиция в веровании и практике церквей ЕХБ.
Писание и Традиция: предварительные замечания
Священное Писание есть ничто иное как свидетельство об опыте встречи с "ИНЫМ", с тем, что невозможно описать словами. Для тех из нас, для которых познание Бога напрямую связано с умением читать и писать, важно помнить, что написанию Библии предшествует почти тысячелетний опыт передачи познания о Боге в виде устной традиции.
Книги Священного Писания – откровение Бога, данное человекам через посредство человека. Единственная попытка Бога вручить Моисею письмена,начертанные рукой Всевышнего, закончилась неудачей: Моисей вынужден был "переписывать" десятисловие" своей собственной рукой (Исх. 34:28). В этом глубокий символ: Библия не упала с небес (как Коран), она приходит к нам опосредовано. Как некоторые вещества в природе не существуют в "чистом виде", а только во взаимодействии с другими веществами, так и Библия это Слово от Бога, изложенное человеческими словами.
Человеческий фактор – важная составляющая в написании Библии. Строчки Писания были написаны человеками под влиянием Духа (2 Петр. 1:21). Дух Святой, однако, не нивелирует "человеческий фактор" в том смысле, что каждая из книг Библии сохраняет авторский "почерк", свою перспективу. Это особенно хорошо видно на примере дублирующих повествований (книги Царств – Паралипоменон; четыре евангелия), в которых те же самые события описываются разными словами, с разными смысловыми акцентами.
Участие человека в написании Библии неизбежно привносит фактор субъективности, культурно-исторической обусловленности. Что это значит? Прежде всего, как уже было сказано, что Слово Божие имеет конкретный адрес и цель, т.е. оно адресовано конкретному человеку, живущему в определенной исторической ситуации. Так к примеру, многие "вечные" установления Ветхого Завета (обрезание, жертвоприношение, суббота) теперь утратили для новозаветных верующих свою актуальность. Мы довольно часто оказываемся в положении Петра, которому очень трудно было поверить в то, что слова "Встань, заколи ешь!" (Деян. 10:13) могли исходить из уст Того, который в свое время сказал: "Не ешь!" (Лев. 11).
Ключевым понятием для понимания Писания является метод интерпретации: "Разумеешь ли что читаешь?" (Деян. 8:30). Неизбежный парадокс при чтении Писания: мы не можем читать Библию без системы, но всякая система накладывает свои ограничения на прочтение Библии.
В зависимости от "системы" Библию можно использовать для сжигания на кострах "еретиков", для оправдания геноцида, работорговли, расового превосходства. Библия успешно применялась для экономического и политического закабаления народов. Библия была и остается мощным идеологическим средством воздействия. Россия, к примеру, в представлении многих евангельских верующих является "северной страной", которая вот-вот нападет на Израиль. Соответственно, США – Богом избранная нация для спасения рода человеческого. Для многих Библия - зашифрованное послание относительно того, "что будет с этим миром".
В евангельской герменевтике откровение Божие – развивающийся, динамичный процесс, кульминацией которого становится откровение Сына! Бог говорит нам "в Сыне"! Воскресший Христос через Духа Святого открывает наш ум "к уразумению Писания" (Лк. 24:45).
Отношение Иисуса к Писанию и Традиции
Во время земного служения Иисуса не было однозначного понимания относительно того, что считать Писанием, а что традицией. Саддукеи, к примеру, считали авторитетным Писанием только Пятикнижие Моисеево. Фарисеи же помимо Пятикнижия в равной степени считали авторитетными и Писания и Пророков.
Наряду со свитками Священного Писания, к первому веку н.э. существовала общирная устная традиция, т.н. "предание старцев", которая легла в основу Мишны – первого письменного варианта иудейской устной традиции, написание которой относится к 200 г. н.э. Из евангельских повествований известно о довольно критическом отношении Иисуса к "преданию старцев" (ср. Мр. 7:1-13).
Предание старцев – яркая иллюстрация того, как традиция, рожденная из самых искренних побуждений может со временем стать "неудобоносимым бременем". Мы можем извлечь для себя несколько полезных уроков. Во-первых, искренность намерений и внутреннее благочестие – не есть гарантия развития традиции в правильном русле.
Традиция книжников и фарисеев рождается из благочестивого понимания, что все Писание до мельчайшей буквы йоты (y) пронизано Божественным Духом. Скрупулёзное отношение к деталям, однако, может смещать акцент с "важнейшего в законе"(Мтф. 23:23) на второстепенное, так что в результате происходит "отцеживание комара" и "поглощение верблюда" (Мтф. 23:24). Во-вторых, традиция может приводить к изменению изначального смысла Божьей заповеди: "Хорошо ли, [что] вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание? "(Мар.7:5). Наконец, традиция пронизанная ложной мотивацией ("чтобы показаться пред людьми" - Мтф. 6:5) ведет в установлению двойных стандартов: для "своих" и для всех остальных, что в свою очередь приводит к несоответствию между внешней формой и внутренним содержанием (Матф.23:25).
Отношение Иисуса собственно Писанию тоже не столь однозначно, как может показаться. К примеру, в пятой главе евангелия от Матфея мы встречаем два контрастирующих утверждения. Наряду с тем, что из уст Иисуса звучит заявление о том, что "ни одна йота не прейдет из закона, пока не исполнится все" (Матф.5:17-18), из этих же уст мы слышим беспрецедентное пятикратное противопоставление "Вы слышали, что сказано древним... А Я говорю вам" (Матф.5:27-45). Подобное заявление в понимании правоверных иудеев граничило с богохульством, потому что никто из смертных не мог противопоставить свой авторитет авторитету Писания. Вне всякого сомнения речь идет о радикальной реинтерпретации (интенсификации значения) ветхозаветных текстов с позиции нового авторитета.
Было бы неверным представлять Иисуса – иудея первого века, как того, который сознательно нарушал закон (ел свинину, не соблюдал субботу, игнорировал посещение Храма или синагоги). С другой стороны, Его общение с мытарями и грешниками (Лк. 15:1), право "прощать грехи" (Мр. 2:7), "нестандартное" отношение к субботе (Мр. 2:28) прямо ставят Иисуса на грани, если не за гранью, дозволенного.
Для Иисуса заповедь – не самоцель, а средство в выстраивании основополагающей вертикали ("возлюби Господа Бога твоего всем сердцем…") и неразрывно связанной с ней горизонтали ("и ближнего твоего как самого себя"). Заповедь – для человека, а не наоборот! Иисус не воспринимает заповедь как нечто застывшее, неподвижное. Он идет по пути интенсификации значения заповеди - от уровня внешнего действия к уровню внутренней мотивации, от буквы к сущности. Его понимание заповеди выдает в Нем тонкого психолога, которого нельзя "провести на мякине". Внешнее благочестие, участие в ритуале, идущее не из сердца – пустое занятие. Словесная готовность первого сына еще ничего не значит, равно как и отказ второго. Для Иисуса важен конечный результат.
Иисус видел за заповедью конкретного человека. Поразительно, но для многих современников Иисуса (впрочем как и сегодня) "свой осёл" был дороже человеческой жизни. В этом смысле Иисус являет величайший образец гуманиста. Для Него главным предметом заботы были "униженные и оскорбленные" – вдовы, дети, простолюдины. Для тех, кому официальная религия не давала ни единого шанса, Он готов был дать шанс: "Иди и впредь не греши". В словах и делах Иисуса сочеталось несочетаемое: ненависть ко греху и милость грешнику.
Иисус радикальным образом ломает стереотипы религиозных стандартов.
Его героем становится не гордый фарисей, который напоказ долго молится,
а мытарь,который не смеет поднять глаз к небу. Для Него образцом благочестия становится не священник или левит, а оказавший милость несчастному - презренный самарянин.
Иисус являет также образец чтения Писания с точки зрения активной
жизненной позиции. Его глаголы – это глаголы повелительного наклонения: "возлюби", "иди", "расскажи", "поступай", "проси", "ищи", "стучи"! Если для книжников, к примеру, заповедь о субботе была поводом для бездействия, то для Иисуса, напротив, поводом для активного действия.
Наряду с тем, что Иисус цитирует Писание, Он явно избегает произвольного выдергивания библейского текста из контекста. Из Его словесной дуэли с искусителем в пустыне явно следует, что принцип простого цитирования текста ("написано") еще ничего не значит. Кому написано? С какой целью?
Наконец, Иисус не говорил на подчеркнуто религиозном языке. Его учение в
притчах - это пример того, как надо говорить просто и доступно о вещах сложных и мало- понятных.
Значение Писания в зарождении ранней христианской общины
Как это ни парадоксально прозвучит, но первые ученики Христа не были "людьми Книги". Христианство зародилось не в результате чтения/изучения Книги, а в результате переживания встречи в Воскресшим!
Многие иудеи первого века считали последователей "назорейской ереси" "невеждами в законе", т.е. теми, кто плохо разбирается в Писании. Если бы они читали они читали Тору, то понимали бы, что "повешенный на древе" мог быть кем угодно, кроме Христа (Мессии). Для иудея проповедь о распятом Мессии – соблазн (1 Кор. 1:23)! Встреча Савла с Воскресшим ставит его перед выбором между свидетельством Торы (Втор. 21:23) и собственным переживанием. Он делает выбор в пользу последнего.
Таким образом, формулировка "по Писанию" (1 Кор 15:3-5) становится результатом прочтения Писания в новой интерпретационной парадигме, т.е. прочтения Писания через событие смерти и воскресения Христа.
Для первых учеников, Писание (Ветхий Завет) служит средством истолкования религиозного опыта (встречи с Воскресшим). Важно помнить, что до написания книг Нового Завета, нормативным Писанием для первых двух-трех поколений христиан остается Ветхий Завет и устная традиция ("учение апостолов").
Наличие четырех Евангелий в новозаветном каноне – самый убедительный пример того, что свидетельство об Иисусе Христе преломляется с учетом восприятия евангелия в конкретном историческом контексте. Евангелисты свидетельствуют об одной личности, каждый со своим "акцентом", со своими особенностями. Мудрость христиан первых веков проявилась в том числе, в том, чтобы не пытаться "гармонизировать" многоголосие евангелия, а внимать евангельским повествованиям во всем их многообразии.
Роль апостола Павла в формировании новозаветнего Писания
Еще раз следует напомнить, что для Павла/Савла именно встреча с Воскресшим является принципиальным моментом для переосмысления (не для отказа от) своего иудейского наследия. Роль ап. Павла в формировании облика современного (протестантского) христианства трудно переоценить. Заслуга Павла состоит прежде всего в том, что он "перевел" благую весть о Христе для язычников. В то время, как многие его современники считали Павла предателем своего отеческого предания, сам он, напротив, считал, что проповедует самую правильную версию иудаизма.
Павел – эсхатологический мыслитель. Крест становится для него символом начала новой эры, новой эпохи, началом нового творения (2Кор.4:6; 2Кор.5:17); крест – событие поистине вселенского масштаба:
"А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира."(Гал.6:14)
В этом состоит коренное отличие Павла от многих его современников. В то время, как они продолжают "путаться в запятых", Павел говорит: "Братья, вы не о том спорите. Настала качественно новая эпоха, поэтому все споры, к примеру, об обрезании и необрезании – неактуальны!"
Безусловно радикальность мышления Павла вызывает протест не только в стане его оппонентов, но и среди единомышленников, которые усматривали в его посланиях "нечто неудобовразумительное" (2 Петр. 3:15).
Послания ап. Павла – это тоже пример радикальной реинтерпретации Ветхого Завета. К примеру, сохраняя благоговейное отношение к Торе ("заповедь Божия свята и праведна и добра" Рим. 7:12), Павел усматривает контрпродуктивную роль Писания, посредством которого познается грех (Рим.7:7-10). Более того, Тора в понимании Павла имела ограниченное по времени и по функции значение: цель закона была в том, чтобы подвести нас ко Христу (Гал.3:22-25).
Во Христе открывается возможность несравненно лучшего пути, жизни по вере, – который для Павла – суть путь древний, путь отца Авраама (Гал. 3:29). Совершенно уникальна интерпретация Павлом понятия "семени" (Гал. 3:16), согласно которому наследниками обетования становятся не физические потомки Авраама, а рожденные от Семени = Христа (Гал. 3:16)
Некоторые радикальные высказывания Павла прямо ставили его в число отступников. К примеру во 2 Кор 3:6-8 Павел называет скрижали Моисеевы "смертоносными буквами, начертанные на камнях". В послании Галатам 4:9-11 жизнь под законом уподобляется жизни под властью "немощных и бедных вещественных начал". Для Иудея Павел высказывает очень "либеральные" воззрения относительно "кошерной пищи" (Рим. 14:3); соблюдения особых дней (субботы?) (Рим. 14:5-6; Гал.4:10); обрезания (Гал.6:15).
Как относился сам апостол к своим собстенным посланиям? Считал ли он их частью авторитетного Писания? Как профессиональный книжник, он скорее всего воспринимал свои послания как предание (ср. 1Кор.11:2; 2 Фесс.2:15), рожденное в результате нового прочтения Писания (Ветхого Завета). Вряд ли он сам мог предполагать, что его послания станут со временем существенной, а для некоторых и главенствующей по значимости, частью новозаветного Писания.
Являясь в определенном смысле "разрушителем авторитетов", последовательным поборником христианской свободы, Павел вынужден в некоторых случаях вводить необходимые коррективы, новые этические нормы, правила поведения. Так духовный энтузиазм, сложившийся под влиянием учения апостола в Коринфе ("духовный судит о всем, а о нем судить никто не может" – 1 Кор.2:15) порождает лозунг: "Все мне позволительно!", на что Павел реагирует: "Но не все полезно!" (1 Кор. 6:12). Давая советы верующим относительно того, что полезно и прилично святым, апостол вовсе имел в виду создавать некие незыблемые этические абсолюты. Почему я так думаю? Да потому что, в противном случае Павел порождал бы то, против чего возвышал свой голос в посланиях. Когда жизнь христианина под руководством Духа подменяется послушанием некоторому своду правил и установлений, тогда христианство из живого упования превращается в религию, необходимым атрибутом которой является ритуал, внешний вид, поведенческий код. Когда мы возводим букву апостольских посланий в абсолют, тогда парадоксальным образом мы попадаем в зависимость от "немощных вещественных начал" - то против чего Павел предупреждает нас в послании Галатам.
Неоправданное выхватывание лозунга Sola Scriptura из исторического контекста
То, что лозунг Sola Scriptura ("только Писание") неприменим к первым поколениям ранних христиан это очевидный факт, потому что тогда еще не было собственно самого Писания (имеется в виду Новый Завет). В течение первых двух-трех веков в распоряжении христианских общин в лучшем случае были только некоторые экземпляры посланий, Евангелий и т.д. В период формирования НЗ канона (1-5 век) происходит жаркая дискуссия о том, какие книги должны были составлять этот канон. Интересно, что в некоторых вариантах, в канон были включены послания Варнавы, пастырь Ермы, а 2 Петра, послание Иуды, книга Откровения не попадали в список канонических книг.
Начиная с первых оригинальных манускриптов вплоть до изобретения книгопечатания (1440) Библия, за редким исключением, оставалась недоступной для верующих. При переписывании манускриптов тоже срабатывал "человеческий фактор": в текст вкрадывались намеренные исправления (например, желание гармонизировать текст молитвы "Отче наш" в Евангелиях от Матфея и Луки) и ненамеренные ошибки, связанные с усталостью, невнимательностью переписчика.
В период Средневековья (5-15 век) Библия являлась "книгой для служебного пользования", т.е. уделом интерпретации профессионалов от религии. Имено замена библейского текста философской схоластикой предопределяет рождение протестантского лозунга Sola Scriptura.
Лозунг Sola Scriptura рождается в результате полемики реформаторов с господствующей католической церковью. Несомненная заслуга Реформации состояла в возвращении Библии в центр религиозного дискурса. Лозунг Sola Scriptura необходимо читать вместе с уточняющими Sola Fide (только верою) и Sola Gratia (только благодать). Другими словами, ценность Писания для реформаторов заключается не в самом себе, а в том, что правильное прочтение Писания открывает путь веры, жизни по благодати. То есть ценность Писания обусловлена его соответствием господствующей интерпретационной парадигме. Тот же Лютер, однако, испытывал недоумение от наличия в христианском каноне таких книг, как послание Иакова и книги Откровения.
Подход реформаторов к Священному Писанию закладывает основы для понятия "канона в каноне", т.е. утверждение некоего набора центральных по значимости текстов, с помощью которых следует интерпретировать остальное Писание.
Писание и традиция в веровании и практике евангельских христиан-баптистов
Как уже было заявлено вначале, сегодня в церквах евангельских христиан-баптистов все громче звучит приверженность "только Писанию". К сожалению, выхваченный из исторического контекста лозунг Sola Scriptura роднит нас больше с фарисеями первого века, чем с отцами-реформаторами. Когда абсолютизируется буква Писания, тогда Библия превращается в источник для жонглирования текстами. Отсюда совершенная произвольность в пользовании текстами. Любой текст обретает статус абсолюта, потому что это "Слово Божие".
Ситуация усугубляется отсутствием единой школы толкования. Весьма распространенным заявлением являются слова: "Брат, у нас нет никакого богословия, у нас есть просто Библия!" Как во времена Судей каждый склонен толковать Библию как ему кажется справедливым. Отсюда, у нас постоянная путаница в отношении к Ветхому Завету. Взять, к примеру, ветхозаветный запрет для женщин носить мужскую одежду, а для мужчин женскую. Я слышал много возражений против ношения брюк женщинами, но я не слышал ни одного возражения против крещального "платья" для пресвитера.
Практика проповедования вызывает тревогу в том отношении, что в наших евангельских церквах не звучит проповедь евангелия! Подчас складывается впечатление, что присутствуешь в синагоге, а не в церкви евангельских христиан-баптистов! Всегда ли проповедуя из Ветхого Завета (в частности из книги Псалтырь) мы делаем это с перспективы новозаветного откровения? Если праведником может стать каждый кто "не ходит… не стоит… не сидит" (Пс.1:1), то Христу не надо было умирать на кресте.
Несмотря на подчеркнуто отрицательное отношение к традиции, мы, вне зависимости от того, хотим признавать это, или нет, являемся носителями определенной традиции. Традиция рождается в результате прочтения текста в определенной культурно-исторической обстановке. Подобно тому, как апостол Павел, следуя иудейскому методу истолкования мидраш видит в тексте о волах (Втор.25:4) некий духовный принцип, позволяющий ему применить этот текст к проповедникам евангелия (1 Кор. 9:9-10), так и мы сегодня читаем Библию, применяя библейские принципы к схожим явлениям современности. Необходимость в традиции возникает и тогда, когда в Писании нет четкого ответа на тот или иной вопрос. Решение принимается, как правило, на основе братского консенсуса.
Формирование традиции – сложный, многогранный процесс; на содержание этого процесса и на его конечный результат оказывают влияние различные факторы. Некоторые традиции евангельских христиан-баптистов сложились под влиянием определенных текстов Писания. Например: практика рукоположения служителей (2 Тим. 1:6); молитва над детьми (Мр. 10:16) и болящими (Иак. 5:14), приветственный поцелуй (1 Петр. 5:13), покрывания головы для женщины, запрет на ношение в здании церкви головного убора для мужчин (1 Кор. 11:4-5). Такие тексты, как Еф. 5:33 ("жена да боится мужа своего") и 1 Тим. 2:12 ("а жене учить не позволяю") лежат в основе патриархального уклада наших семей и запрета для сестер учить в церкви. Тексты, подобные 1 Петр. 3:3 ("Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде") утверждают стандарт скромности и осуждают экстравагантность и излишества во внешнем виде женщины. Для многих является нормативным запрет на развод и повторный брак после развода (Мр. 10:11). Некоторые (в основном те, у которых еще живы жены) склонны понимать слова "одной жены муж" (1 Тим. 3:2) как запрет на повторный брак служителя, в случае смерти жены. Для других 1 Тим. 2:15 является указанием на то, что женщина спасается благодаря рождению детей.
Интересно, что при нашем подчеркнутом акценте на "только Писание" мы игнорируем целый ряд текстов Писания, говорящих, например, о практике говорения на языках (1 Кор. 14:39), поднятия рук во время молитвы (1 Тим. 2:8), пророчествования (1 Фес. 5:20), отпущения грехов (Ин. 20:23), пострижения по обету (Деян. 18:18), омовения ног (Ин. 13:14), употребления алкоголя (1 Тим. 5:23). Уже предвижу сонм возражающих, готовых объяснить мне почему мы, скажем, не практикуем говорение на иных языках или омовение ног. Все, что я хочу сказать, это то, что логика "только Писание" может срабатывать против нас, именно потому, что мы тоже используем не "все Писание"; мы читаем Библию избирательно в соответствии с наследием, которое передали нам отцы наши.
Значительная часть нашей традиции сформировалась под влиянием православной культуры. Влияние это сказывается в некоторой склонности к сакраментальному пониманию церковных священнодействий (крещения и хлебопреломления ). Именно благодаря православному влиянию, мы воспринимаем рукоположение служителя как акт возведения его в пожизненный сан. Это же влияние имеет прямое отношение к практике "закрытого" для инославных причастия, посещения больных с хлебопреломлением, исповедания перед причастием (встречается в основном в практике Совета Церквей). В наших церквах мы следуем в основном за православным церковным календарем: нигде в мире баптисты, к примеру, не отмечают праздники Преображения, Благовещения, Крещения Господня, и т.д. Отсутствие туалетных комнат даже в недавно построенных молитвенных домах – прямое следствие православного понимания, что в храме не должно быть "отхожего места".
Некоторой практике мы целиком обязаны влиянию светской культуры. К примеру, апостолу Павлу и в голову не могло придти, что христиане-мужчины будут брить бороды! Неслыханное богопротивное деяние! Это влияние сказывается и на музыкальном оформлении наших богослужений, и на современных представлениях о медицине, космосе и мироздании.
Конечно же большая часть нашего наследия относится к нашей самобытной традиции. Это и наш особый язык ("приветствую", "встанем на наши ноги"), и практика выслушивания чтения Писания и некоторых хоровых песнопений стоя, и громогласное благодарения за приветы, и разделение зала богослужений на мужскую и женскую половину (влияние синагоги?), и испытательный срок для кандидатов на крещение, и практика перекрещивания, людей, принимавших крещение в сознательном возрасте в других христианских конфессиях. Насколько я могу судить, только в церквах ЕХБ практикуется рукоположение дьяконов или отлучение от церкви с формулировкой "до пришествия". В наших церквах хорошо известен традиционный набор запретов на употребление алкоголя и табака, использование косметики, противозачаточных средств. Нас в целом характеризует безразличие к политике и спорту, отрицательное отношение к телевидению, театру, искусству, к танцам и к азартным играм.
За менее чем 150 лет существования евангельских христиан-баптистов на российской земле мы успели сформироваться в самостоятельную религиозную конфессию и обрасти своей собственной традицией. Принцип автономности церквей церквей евангельских христиан-баптистов – дополнительный осложняющий фактор, который делает процесс формирования традиции неуправляемым и непредсказуемым. В этом подтверждается истинность поговорки "каков поп, такой и приход". Традиции формируются в зависимости от мнения авторитетного брата или группы братьев.
Традиция имеет прямое отношение к властным структурам того или иного сообщества. Тот, кто формирует традицию, держит в руках рычаги управления поведением людей. Это чрезвычайно важный и ответственный момент. Чем выше степень авторитаризма в руководстве общины, тем строже требования, тем больше и строже требования к единообразию во внешнем облике и в поведении членов общины. Опасность здесь заключается в том, что внешнее единообразие может создавать иллюзию внутреннего единства членов церкви. Когда духовная свобода во Христе ("где Дух Господень – там свобода" – 2 Кор. 3:17) подменяется сводом правил и постановлений, тогда и создаются предпосылки для "проглатывания верблюда".
Весьма мощным средством, оказывающим влияние на формирование традиции становится брат "с немощной совестью". Такой человек берет в заложники всю церковь и испытывает удовольствие от того, что держит людей в страхе. Заостренное внимание к женской одежде (длина юбок, высота каблуков, и т.д.) в большей степени имеет отношение к определенному диагнозу, чем к христианству. "Человек в футляре" – не наше изобретение: полезно иногда перечитывать классиков.
Местная самодеятельность в формировании традиции проявляется наиболее заметно в практике церковной дисциплины. Не секрет, что отлучение – действенный рычаг в борьбе с конкурентами и несогласными. В одних церквах церковному взысканию подвергаются те, кто в течение полугода не участвует в хлебопреломлении, в других - той же участи подвергаются семейные пары, у которых с регулярностью не рождаются дети. Совсем недавно мне поведали случай отлучения сестры, матери троих детей, за то, что ее муж уехал в другой город на заработки и там женился на другой женщине (?!). Комментарии, как говорится, излишни.
До некоторой степени традиции являются отображением уровня культуры определенной социальной группы людей. В некоторых церквах, наверное до сих пор считается, что ношение галстука – признак недуховного поведения. Мне представляется, что подобное понимание – прямое следствие господствовавшего в тридцатые годы мнения, что галстук – это признак чуждой буржуазной морали. Или взять вопрос с покрыванием головы для женщин. Павел вовсе не имел в виду ни косынки, ни тем более полоски ткани на голове женщины. Покрывало, о котором пишет Павел является аналогом хиджаба у мусульман сегодня. Откуда же эта традиция на косынки? Испокон веков косынка – неотъемлемый атрибут русской женщины, у которой не было ни времени, ни возможности ухаживать за своими волосами.
Формирование традиции – неизбежный процесс. С помощью традиции происходит идентификация того или иного сообщества. Традиция, образно говоря, очерчивает "круг" , с помощью которого становится понятно, кто внутри, а кто вне. Традиция оговаривает правила вхождения в "круг" и условия пребывания в "круге". Очень важно, чтобы "диаметр" этого "круга" не мерялся под мой аршин. Так, к примеру, поступали фарисеи, для которых все несогласные с их пониманием автоматически зачислялись в категорию "мытарей и грешников". Парадокс состоит в том, что именно эта категория составляла большинство среди последователей Иисуса.
Положительная роль традиции заключается в том, что с её помощью обеспечивается преемственность и стабильность в развитии того или иного сообщества. Однако в том случае, когда сохранение традиции становится самоцелью, проявляется её отрицательное влияние. Традиция, неспособная реагировать на внешние изменения становится мёртвой.
Заключение
Писание и Традиция связаны воедино, потому что всякое прочтение Писания, обусловленное определенной культурой и историей, потенциально означает зарождение новой традиции. В этом смысле евангельские христиане-баптисты – не являются исключением.
Несмотря на неприятие слова "традиция", мы являемся носителями определенного наследия. Именно необходимость актуализации Писания применительно к меняющимся историческим обстоятельствам побуждает к развититюбогословской мысли, нахождению ответов на новые вызовы современности. У нас нет никаких оснований для того, чтобы стесняться или извиняться за своё наследие. В равной степени, мы не должны его абсолютизировать.
Новый Завет предлагает личность Иисуса Христа в качестве смыслового центра. Писания: оно свидетельствует о Нём (Ин. 5:39); призвание учеников – "Его слушать" (Мтф. 17:5)! Он – предвечное Слово, которое стало Плотью (Ин. 1:14); "В последние дни… Бог говорил в Сыне" (Евр. 1:2). Более того, центральным событием, в свете которого должно происходить истолкование Писания является Голгофский Крест. Только Воскресший Иисус даёт ученикам ключ к уразумению Писания (Лк. 24:45). И, если мы практикуем чтение Писания через призму смерти и воскресения Христа, то у нас есть все основания полагать, что мы следуем тропой, проложенной Его первыми учениками.
Г. А. Сергиенко
Источник: