Уолтер Брюггеман: История о Каине и Авеле Быт. 4, 1-16
05.02.2013
Текст обычно приписывается ранней богословской традиции Израиля. Подобно Быт. 2, 4б – 3, 24 он может относиться к ситуации, когда власть сосредоточена в руках царя, и никуда не исчезающая человеческая агрессия разрушает человеческое сообщество. Но несмотря на это в нем рассматривается извечная проблема человеческой жизни: взаимоотношения людей, в которых взаимодействуют сокрытая воля Божья и необъяснимая сила смерти. В тексте мы видим переход от крепкой семьи (ст. 1) к неразрешимой отчужденности (ст. 16). Повествование полагает начало продолжительным попыткам определить, кто есть «брат» в Библии[1] – проблемная, но важная часть человеческой участи. В повествовании мы находим прообраз отношений Иакова и Исава (ср. Быт. 25, 19-34; 27, 1-45), а также взаимоотношений Иосифа со своими братьями (Быт. 37, 1-35).
Участь человека и братские отношения
Жить в Божьем мире на Божьих условиях – это уже достаточно серьезная проблема, проблема, с которой мужчина и женщина не в силах справиться (Быт. 2, 4б – 3, 24). Но жить с другими творениями, а в особенности человеческими существами (братьями) – это куда сложнее. Переход от пародии Быт. 3, 1-24 к скандалу Быт. 4, 1-16, от вертикально направленного кризиса к горизонтально направленным искушениям показывает, что ключевым вопросом на повестке дня у человека стоит вопрос братских отношений. Быть детьми восьмого дня (ср. The Eighth Day), когда все в саду стало неопределенным – уже достаточно плохо. Гораздо хуже осознать, что в восьмой день на востоке от Едема (ср. East of Eden, John Steinbeck) нет более защиты (Быт. 4, 14)
Вполне уместно будет прочесть Быт. 4, 1-16 в связи с Быт. 3. Генеалогическая связь, в которой Каин представлен сыном мужчины и женщины, побуждает нас к такому прочтению. Но у рассказа есть и собственный смысл. В нем мы находим еще одно восприятие нашего давшего трещины человеческого мира.
Этот рассказ также очень хорошо известен, поэтому нам нужно быть внимательными, чтобы не свети его к рутине. Миру известно, что убийство брата – это скандальный и неприемлемый проступок. Для того чтобы провозгласить нерушимость этой нормы, не нужна Библия. Поэтому нам не стоит упрощать рассказ до уровня нравоучений. Скорее, нам нужно держаться текста, чтобы не впасть в морализаторство. Собственно, с убийством вопрос решается быстро. Рассказчика (а, следовательно, и нас) интересует участь убийцы, у которого не все хорошо в отношениях с Богом. Перекос в отношениях наступает в результате насилия над братом.
Драма Каина в треугольнике: «брат – Бог – грех»
Этот рассказ, как и предшествующий ему загадочный отрывок, правильнее будет рассказывать, а не объяснять. Он настолько многозначителен, что предпринимаемые попытки объяснения скорее помешают правильному пониманию, чем принесут озарение. Пересказ этого отрывка предполагает уважение к слушателю, и возможность для слушателя уделить внимание тому, что происходит в его или ее жизни. Мы последуем за рассказом туда, куда он поведет нас, и будем скорее пересказывать, чем объяснять.
1. Стихи 1-2 попросту служат введением. Первородство Каина не играет большой роли. Как с Исааком и Измаилом, Иаковом и Исавом в будущем, судьба первенцев в Книге Бытия складывается не очень удачно. Рассказчик готовит нас к владычественной роли Каина. Мы ожидаем, что первородный будет владычествовать. Но последующие стихи становятся сюрпризом.
а. Нет сомнения, что на определенном этапе рассказ затрагивает конфликт между земледельцами и пастухами, на фоне их отношения к Богу. Не стоит упоминать, что пастырь овец и земледелец (Быт. 4, 2) – это тот труд, которые был вверен человеку в Быт. 2, 15 (хотя один из терминов и отличается). Призыв, звучащий в Быт. 2, 15 предполагает эту социологическую реальность и конфликт. Но здесь в рассказе не делается явных различий. В центре внимания – отдельные люди. И в этом смысле значительную роль играет только один брат. Противоборство братьев – это всего лишь фон. Подлинное действие разворачивается между Каином и Богом, который должен внять воплю брата.
б. В именах содержится намек. «Каин» (евр. qanah) означает «приобрести, сотворить». Имя содержит в себе прославление Бога. Каина радо принимают. Будучи первородным, он воплощает будущие возможности. Имя Авеля означает «пар, ничто» и не предполагает радужных жизненных перспектив. В рассказе Авель отвержен, а Каин воплощает в себе жизнь. Ко времени Нового Завета все изменилось. Авель назван мужем веры (Евр. 11, 4), в то время как Каин считается воплощением зла (1 Ин. 3, 12; Иуд. 11).
в. В стихах 3-5 положено начало рассказу и завязывается сюжет. В рассказе предполагается поклонение Яхве (несмотря на ст. 26). Оба брата делают, что должно. Оба приносят лучшее из того, что имеют. У обоих есть достаточно оснований, ожидать принятия их даров. Ничто не указывает на дискриминацию со стороны Бога, на предпочтение одного другому. Нет и намека на соперничество или вражду. Обычное семейное поклонение.
Проблемы исходят не от Каина, но от Яхве, неведомого Бога Израилева. Непостижимым образом Яхве делает выбор – принимает и отвергает. Традиционное толкование слишком сурово к Каину и слишком снисходительно к Яхве. Ведь именно благодаря Явхе обычный рассказ превращается в повествование о жизни и смерти для нас и о нас. Важную роль в сюжете играет своенравная свобода Яхве. Подобно рассказчику мы должны воспротивиться попыткам объяснить ее. Здесь нет и намека на то, что Яхве предпочитает пастухов земледельцам. Ничто не ставится в вину Каину. Кальвин и другие вслед за ним оговорили Каина и обосновали его осуждение, привнеся в рассказ моральную составляющую. Но Кальвин поступает так, потому что знает больше, чем сказано в тексте. Отвержение Каина не объясняется, но играет существенную роль в рассказе. Жизнь несправедлива. Бог волен в своих решениях. Здесь же мы находим достаточное обоснование смертоносным побуждениям в нашей среде.
Жизнь – это больше не праздник в саду (ср. Быт. 2, 16), но полное трудностей времяпровождение под пристальным взглядом братьев, которое еще более осложняется Божьим вмешательством. Внутрисемейный вопрос, вероятно, разрешился бы лучше без Бога. Но он рядом. Повсеместно в Книге Бытия Яхве врывается, создает напряжение и вскрывает темную сторону реальности. И здесь толкователь может остановиться, чтобы признать, что и наши жизни наполнены разрушением, напряжением и тьмой. И мы должны приписать эту напряженность Богу, как сделано в рассказе, или предложить альтернативное объяснение. В любом случае от этого наше лицо поникнет (Быт. 4, 5). Нашей реакцией станет либо желание убить, либо депрессия. Но в пятом стихе мы еще не подошли к основной теме повествования.
3. Только в шестом стихе мы можем понять сюжет. Наибольший интерес представляет собой вопрошающая речь Яхве (Быт. 4, 6-7). В ней содержится три вопроса: почему? Отчего? Не поднимаешь ли? И два условия: «если делаешь… если не делаешь доброе…» Вопрос предполагает, что Яхве действует не вполне искренне, потому что сам стал причиной гнева и депрессии Каина. Очевидно, что оба вопроса из шестого стиха представляют собой уловку Яхве. Ответ ему уже известен. Более того, он знает ответ намного лучше Каина. Поэтому он и не ждет ответа, но сразу переходит к утверждению выбора в седьмом стихе. Два утверждения не выглядят симметричными. На первый вопрос Каин знает ответ. Во втором звучит предостережение, если не угроза. Или, возможно, это – побуждение?
Своим своевольным отвержением Каина Яхве порождает кризис. Он перекладывает этот кризис на Каина и утверждает, что тот должен разрешить его. Первый вариант, «делаешь доброе…» звучит как наставление. Этим предполагается, что человек после описанного в Быт. 3 может делать доброе (ср. Амос 5, 15). Он – не падший. Он – не жертва никакого первородного греха. Он может сделать выбор в пользу добра и творить его. Такое утверждение рассказчика предполагает, что третья глава не является определяющей для четвертой. Каин волен выбирать доброе и жить в вере.
Но второй вариант в седьмом стихе звучит достаточно живо и сильно. Его можно рассматривать трояко:
(а) грех подстерегает подобно голодному льву, который готов наброситься (ст. 7). (Ср. тот же образ в другом контексте в Иер. 5, 6). Грех – это не нарушение правила. Скорее грех – это агрессивная сила, подстерегающая Каина. Грех больше Каина и живет своей жизнью (ср. Рим. 7, 17). Грех смертоносен. Человеческие существа должны быть настороже. Как Каин поведет себя, осознав наличие в себе гнева и злости? Несколько расплывчатое описание греха указывает на нечто важное в человеке. Ставки слишком высоки, когда речь заходит о взаимоотношениях между братьями, ближними. В то время как мы склонны оправдывать гнев и депрессию в субъективных психологических категориях, рассказчик делает их достаточно объективными, чтобы изобразить их огромную силу (ср. Еф. 6, 12).
(б) Грех влечет Каина. Грех в своем влечении испытывает к Каину животный голод. Здесь используется термин «влечение». То же самое слово использовано в Быт. 3, 16 для описания искаженного желания, которое женщина испытывает к мужчине после того, как их отношения в саду испорчены. Это влечение – не обыкновенное желание человека. Это – темная сторона человеческих желаний. Помимо этого термин используется только в Песн. 7, 11, где влечение или желание здравое и неискаженное. Трайбл обнаружила, что Книга Песни Песней перекликается с повествованием Книги Бытия, как положительное с отрицательным, как радость, противопоставляемая эксплуатации (God and the Rhetoric of Sexuality, 1978, Chap. 5). В Быт. 4, 1-16 все подвержено силе эксплуатации. В мире Каина и Яхве присутствует животное влечение к разрушению, разрушающее и жертву и преступника. Фрейд, вероятно, первым назвал это «id». Но не он первым заметил это. Рассказчику уже известно о силе греха, которая влечет даже до смерти. Благодаря метафорическому изображению подстерегающего зверя мы знаем, что эта сила способна разорвать нас на части.
(в) Яхве угрожает и мучит. Но несмотря на опасность есть место и для невероятно положительного утверждения. Животному влечению смерти не нужно давать места. Над ним можно господствовать! В предыдущих главах Книги Бытия термин «господствовать» обыгрывается с негативных точек зрения. В Быт. 1, 28 человеческая пара должна владычествовать над растениями и прочим творением, и даже великие светила созданы для управления (Быт. 1, 16‑18). В беспорядочном и враждебном мире мужчина должен владычествовать над женщиной (Быт. 3, 16). Теперь же этот жалкий и отверженный человек несет ответственность за себя. Он способен укротить подстерегающего у дверей зверя. (Возможно, история Быт. 37, 5-9 отображает мечту о возможности господствовать).
Джон Стэйнбек выстроил основные темы романа «На Восток от Эдема» вокруг фразы «господствуй» (евр. timšel). В этом толковании важно обратить внимание на тему Стэйнбека в качестве введения в текст. Его вступление к теме заслуживает приведения широкой цитаты:
Только на одном месте я споткнулся – там, где Иегова спрашивает Каина, почему тот огорчился. Согласно английской Библии, изданной при короле Иакове, Бог говорит: «Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты будешь господствовать над ним». Меня остановило «будешь господствовать», ибо это – обещание Каину, что он победит грех… Затем я раскрыл Американскую Стандартную Библию, совсем недавно вышедшую, и она переводит иначе: «Но ты господствуй над ним». Это ведь совсем иное дело. Тут не обещание, а повеление. Это задело меня за живое. Какое же слово стоит в оригинале?» (c. 301)
«Ведь так легко – по своей лености и слабости отдаться на милость божества, твердя: «Я ничего не мог сделать: так было предопределено». Но подумайте, сколь возвеличивает нас выбор! Он делает людей людьми. У кошки нет выбора, пчеле предписано производить мед. У них нет богоравности… И знаете, эти почтенные старцы, прежде тихо подвигавшиеся к смерти, теперь не хотят умирать – им стало интересно жить…
Эти старцы способны распознать повесть, в которой содержится истина, и они верят такой повести. Они знатоки правды. Они знают, что в этих шестнадцати стихах заключена человеческая история всех времен, культур и рас. И они не верят, что человек, написавший истину в шестнадцати без малого стихах, в последней этой малости, в одном глаголе, мог солгать… эта повесть – лестница, возводящая нас к звездам… Это остается с тобой навсегда. Оно отсекает корни у слабости, трусливости и лени.
…я чувствую себя человеком. И чувствую, что человек – это что-то очень значительное, быть может, даже более значительное, чем звезда. Я не богословствую. Во мне нет тяги к богам. Но я воспылал любовью к блистающему чуду – человеческой душе. Она прекрасна, единственна во Вселенной. Она неизменно ранима, но неистребима, ибо может господствовать (сс. 301, 304, глава 24, 2).
Стэйнбек заканчивает свой роман тем, что неизлечимо больной Адам Траск пытается найти в себе силы, чтобы произнести благословение:
Адам устало и безнадежно поднял глаза. Рот у него беззвучно приоткрылся раз, другой… Вдруг он шумно втянул в себя воздух, и тут же задрожавшие губы выдохнули: «Тимшел!» Потом он закрыл глаза и заснул вечным сном.
Стэйнбек увидел, что от этого странного слова, сказанного Каину, зависит многое. Это – побуждение, призыв, обетование. Различные переводы указывают на многозначность слова. Это утверждение допускает различные понимания. Но как бы мы его ни рассматривали, в нем говорится о том, как Каин соприкасается с разрушительной силой, для которой ему дано новое определение.
Стоит задаться вопросом – а не играет ли Бог в рискованную игру, предоставляя столь опасные альтернативы и играясь с этим старшим сыном, которого он столь легко отверг. Конечно, как видно из повествования. В рассказе мы видим постоянное присутствие Бога, о котором известно каждому брату или сестре, вовлеченным в историю. Бог являет себя не как враг, хотя, очевидно, и не как друг или защитник, в конечном счете, предоставляя все нам.
4. За этими колкими замечаниям следует реакция Каина, о которой в повествовании говорится достаточно кратко (ст. 8). Дело сделано, и добавить нечего. Поджидающий грех делает свое. Каин не господствует, но поддается господству, покорившись подстерегающей его страсти.
5. Повествование напоминает судебный процесс (Быт. 4, 9-16). Яхве судит жизнь Каина. Мы находим в повествовании тесные параллели с судебным процессом Быт. 3, 9 и далее, когда сюжет включает в себя расследование (ст. 9-10), приговор (ст. 11-12) и, наконец, изгнание (ст.16). Встречный вопрос Каина в начале (ст. 9) напоминает риторические вопросы Иакова (Быт. 30, 2) и Иосифа (Быт. 50, 19). Их вопросы ничто иное как жалкие попытки уйти от прямых ответов и избежать ответственности за содеянное. В данном случае Каин снимает с себя ответственность за брата. Он хочет избавиться от силы, которая предложена ему в стихе 7. (В Быт. 28, 15 «сторожем» выступает Бог, а не человек»).
Важный момент рассказа – переход от преступника к судье (ст. 13-15). Его приговор – быть изгнанником, обреченным обрабатывать безжизненную землю (ст. 11-12, ср. Быт. 3, 17-19; 4, 2). Но в сюжете наступает пауза, когда Каин ищет милости. Убийца боится быть убитым (ст. 13‑14). У убийцы нет никаких средств, и ему приходится полагаться на милость подателя жизни. И милостью становится знак, который одновременно указывает на вину и на благодать. Божий знак на Каине (ст. 15) породил бесконечные дискуссии. Нет единого взгляда на его значение. Хотя изначально под ним мог пониматься такой видимый знак, как татуировка, однако нам следует рассматривать его соответственно его функции в повествовании. Эта функция двухсторонняя. С одной стороны, он указывает на вину Каина. С другой стороны, он указывает на то, что Каин находится под защитой Божьей. Таким простым способом в повествовании выделяются две стороны человеческой жизни: опасность по причине непослушания, но и сохранность. Признание вины и реальность благодати соседствуют в этом толковании.
В драме происходит быстрый переход от призыва Яхве к ответственности (ст. 6-7), и несмотря на отговорки Каина, (ст. 8), к урегулированию (ст. 9-16). Но урегулирование сопряжено с проблемой. Опасность смерти смягчается. Но преступление на этом не заканчивается. У Каина есть шанс примириться с братом, которому отдали предпочтение перед ним. Но он поддается увлекающей его мести. Он решил свою судьбу. Он защищен, но находится вдали от дома без надежды на возвращение.
Развязка представляет собой проблему для Яхве в той же мере, что и для Каина. В рассказе развивается не тема убийства, совершенного Каином, или наказания от Яхве, но тема чувств Каина (ст. 14) и реакции Яхве на эти чувства (ст. 15). Вина заслуживает суда. Но даже виновный обретает удивительную благодать.
Дальнейшие рассуждения на тему отношений между братьями
Нам нужно быть осторожными в своем толковании, чтобы оно не превратилось в рассказ об убийце или в призыв к воздержанию. Скорее это повесть об удивительном выборе, с которым мы сталкиваемся каждый день и о высоких ставках, которыми мы каждый день рискуем. Контекст этих рисков включает в себя силу греха, которая едва ли поддается укрощению, плюс необъяснимый произвол со стороны Бога, который и порождает кризис. Выбор, связанный с братом, делается не в вакууме, но в одном из наиболее опасных контекстов, в присутствии Бога, который ведет себя непредсказуемо и может оказаться врагом.
Повествование дано нам не для морального наставления. Оно нас побуждает поразмыслить над полной загадок ситуацией, в которой мы оказались. Каждый волей-неволей находится среди сестер и братьев, с которыми мы соревнуемся, и рядом с Богом, поступающим на первый взгляд странно. Проблема не только в брате, ее Каин решил довольно быстро. Проблема также и не только в Боге. Бог и брат вместе создают конфликт для Каина и становятся причиной его тяжкой судьбы. Мы изо всех сил пытались отделить человеческие затруднения от вопросов, связанных с Богом. Тогда все становится более-менее приемлемым. Но в повествовании настаивается на том, что они связаны между собой и не могут быть разделены. Внимание Яхве к убитому брату означает, что судьба Каина станет отголоском на «вопль крови» (ст. 10), но при этом решает ее Бог. Каин должен был бы понять, что жизнь с братом не обособлена, но связана с Богом. Совершивший насилие против брата вынужден будет столкнуться с Богом.
1. Израиль живет надеждой на единство братьев:
Как хорошо и как приятно
жить братьям вместе!
(Это) – как драгоценный елей на голове,
стекающий на бороду, бороду Ааронову,
стекающий на края одежды его;
как роса Ермонская, сходящая на горы Сионские,
ибо там заповедал Господь благословение
и жизнь на веки. (Пс. 132)
В псалме утверждается, что мы не обречены на разделение и отчужденность. Существует альтернатива, видение которой мы, возможно, находим в седьмом стихе рассматриваемого нами текста. Наш опыт лежит где-то между обетованием Пс. 132 и мрачными словами Быт. 4. Израиль знает об огорчении, которое может возникнуть между братьями, например, между Иаковом и Исавом, Амноном и Авессаломом (2 Цар. 13 – 14) (Вспомните историю из 2 Цар. 14, 6-7, которая перекликается с нашим текстом).
2. В Новом Завете присутствует вопрос, связанный с Богом и братом. Он подымается в Лк. 15, 11-32. Почему у человека обязательно должно быть два сына? Почему не один? Почему не только я? Но два сына крайне важны для сюжета. В рассказе Иисуса о блудном сыне, старший брат – не убийца. Но он ощущает те же реалии. Он чувствует запах крови. Подобно Каину, старший брат находится «на поле» (Лк. 15, 25), вдали от дома, от безопасности и радости, вдали от отца, незащищенный. (Заметьте, что в Быт. 25, 27 Исав – также «человек полей»). Этого брата также поджидает грех. История Быт. 4 переигрывается в Лк. 15. И только отец ведет себя иначе. Но старший брат тем не менее оставлен в изгнании.
3. Весь ужас иметь брата и быть братом представлен в учении Иисуса в Мф. 5, 21-26. Наше толкование не позволяет сделать из четвертой главы Книги Бытия нравственный урок об убийстве. Изречение Иисуса начинается запретом: «Не убивай». Убийство брата – это нарушение Божьей заповеди. Но Иисус смотрит на глубинный смысл запрета и очень близко подходит к рассматриваемой нами истории. Гнев уже сам по себе подлежит суду. Суть обвинения ясна: «Всякий гневающийся… кто скажет…» Подобный гнев проявляется даже у алтаря. Когда мы предстоим Господу жизни, в нашем теле текут потоки смерти. И в случае с Каином, и в Мф. 5 братья у алтаря. От нас требуется оставить религию, чтобы сначала решить нерешенные вопросы с братом. Пока этого не случится, придется выплачивать все до последнего кодранта (ст. 26). Каин заплатил последний кодрант. И продолжал платить. Наша жизнь сводится к последнему кодранту. Альтернатива – только примирение. В этом, без сомнения, и есть значение Быт. 4, 7: «Если делаешь доброе…» Если обратишься к брату и примиришься (Мф. 5, 24)… Но Каин решает не делать доброго. Он убивает. И жизнь меняется навсегда.
4. Из нашего повествования следуют две мысли, которые стремится выделить толкователь.
а. Жизнь непомерно искажается, когда требуемое от нас кажется слишком большим. Отвернуться от того, что связано с Богом к брату – кажется слишком большим, прекратить гневаться и примириться – это слишком много. Такое будущее вызывает жалость. Бремя слишком тяжелое (Быт. 4, 13). Постоянный страх Каина полностью соответствует преступлению. Убийца боится быть убитым. Сколько сил нужно, чтобы сдерживать ужасную и скрытую силу гнева? От сколького в жизни нужно отказаться, потому что примирение означает конец борьбы и акт опустошения (Флп. 2, 4‑7)? Ни Бог в Быт 4, ни учитель в Мф. 5 не просит многого. Только лишь уступить брату первенство в глазах Бога. Благая весть Быт. 4 состоит в том, что такая уступка возможна.
Б. Бог не отпускает того, кто не примирился. Бог, призвавший миры к существованию, не оставляет свой призыв даже к такому брату, чья жизнь напоминает хаос. Он отмечает его знаком, который указывает одновременно на позор и на безопасность. Тайна Божья в том, что его защита простирается даже на землю Нод (ст 16), место, которое не связывают с защищенностью и гуманным отношением. Лицо Божье все еще обращено к брату, хоть он и изгнан от лица земли (ст. 14). Возможно, именно этот преследуемый скиталец может, как никто другой, присоединиться к славословию Павла.
Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8, 38-39).
Библейская вера вполне ясна: насилие над братом ведет к смерти. Все же Бог желает даровать жизнь принявшему смертный приговор. Согласно одиннадцатому стиху, Каин – мертвец. Знак из пятнадцатого стиха – это не совсем воскресение мертвого. Но это ожидание воскресения. Он показывает, что Бог не утратил интереса к убийце и не разуверился в нем. Замечание 1 Ин. 3, 11‑18 подводит к сути: отвергнуть брата, воспринимать его обычным, заурядным, или принять. Отвержение, похоже, присуще нам всем. И мир хочет, чтобы так и было. Мир ненавидит поступающих иначе (1 Ин. 3, 13). Но это общепринятое отвержение становится решающим вопросом жизни и смерти в контексте евангелия. В результате объединения любви к брату с воскресением («Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев» [1 Ин. 3, 14]) и связи ненависти к брату со смертью («…не любящий брата пребывает в смерти» [1 Ин. 3, 14]), вопрос отношений с братом порождает существенный богословский кризис. Вопрос отношений с братом нетривиален, он напрямую связан с воскресением.
Чудо новой жизни, чудо воскресения невозможно оторвать от примирения с братом. Именно в этом и состоит переход от смерти к жизни (1 Ин. 3, 14). Но жизнь с братом выглядит зловещей, потому что есть тот, кто «лежит у двери». Часто мы предпочитаем смерть (ср. Втор. 30, 19) лицу брата. Но в евангелии нет места компромиссу. Обетования связаны с братом и больше ни с чем. Просто удивительно, что дар жизни так близок к нам и заключен в нашем ближнем. Так близок к нам, но мы так сопротивляемся ему. Мы не очень радо приемлем реальность этого. Возможно, в этом и причина того, что грех поджидает нас с такой жаждой господства.
[1] Мы используем термин «брат» в контексте повествования. Но термин этот относится ко всем людям, и конечно же, в своем богословском применении включает как братьев, так и сестер.
Уолтер Брюггеман, ty.colbooks.net
Назад в статьи
Участь человека и братские отношения
Жить в Божьем мире на Божьих условиях – это уже достаточно серьезная проблема, проблема, с которой мужчина и женщина не в силах справиться (Быт. 2, 4б – 3, 24). Но жить с другими творениями, а в особенности человеческими существами (братьями) – это куда сложнее. Переход от пародии Быт. 3, 1-24 к скандалу Быт. 4, 1-16, от вертикально направленного кризиса к горизонтально направленным искушениям показывает, что ключевым вопросом на повестке дня у человека стоит вопрос братских отношений. Быть детьми восьмого дня (ср. The Eighth Day), когда все в саду стало неопределенным – уже достаточно плохо. Гораздо хуже осознать, что в восьмой день на востоке от Едема (ср. East of Eden, John Steinbeck) нет более защиты (Быт. 4, 14)
Вполне уместно будет прочесть Быт. 4, 1-16 в связи с Быт. 3. Генеалогическая связь, в которой Каин представлен сыном мужчины и женщины, побуждает нас к такому прочтению. Но у рассказа есть и собственный смысл. В нем мы находим еще одно восприятие нашего давшего трещины человеческого мира.
Этот рассказ также очень хорошо известен, поэтому нам нужно быть внимательными, чтобы не свети его к рутине. Миру известно, что убийство брата – это скандальный и неприемлемый проступок. Для того чтобы провозгласить нерушимость этой нормы, не нужна Библия. Поэтому нам не стоит упрощать рассказ до уровня нравоучений. Скорее, нам нужно держаться текста, чтобы не впасть в морализаторство. Собственно, с убийством вопрос решается быстро. Рассказчика (а, следовательно, и нас) интересует участь убийцы, у которого не все хорошо в отношениях с Богом. Перекос в отношениях наступает в результате насилия над братом.
Драма Каина в треугольнике: «брат – Бог – грех»
Этот рассказ, как и предшествующий ему загадочный отрывок, правильнее будет рассказывать, а не объяснять. Он настолько многозначителен, что предпринимаемые попытки объяснения скорее помешают правильному пониманию, чем принесут озарение. Пересказ этого отрывка предполагает уважение к слушателю, и возможность для слушателя уделить внимание тому, что происходит в его или ее жизни. Мы последуем за рассказом туда, куда он поведет нас, и будем скорее пересказывать, чем объяснять.
1. Стихи 1-2 попросту служат введением. Первородство Каина не играет большой роли. Как с Исааком и Измаилом, Иаковом и Исавом в будущем, судьба первенцев в Книге Бытия складывается не очень удачно. Рассказчик готовит нас к владычественной роли Каина. Мы ожидаем, что первородный будет владычествовать. Но последующие стихи становятся сюрпризом.
а. Нет сомнения, что на определенном этапе рассказ затрагивает конфликт между земледельцами и пастухами, на фоне их отношения к Богу. Не стоит упоминать, что пастырь овец и земледелец (Быт. 4, 2) – это тот труд, которые был вверен человеку в Быт. 2, 15 (хотя один из терминов и отличается). Призыв, звучащий в Быт. 2, 15 предполагает эту социологическую реальность и конфликт. Но здесь в рассказе не делается явных различий. В центре внимания – отдельные люди. И в этом смысле значительную роль играет только один брат. Противоборство братьев – это всего лишь фон. Подлинное действие разворачивается между Каином и Богом, который должен внять воплю брата.
б. В именах содержится намек. «Каин» (евр. qanah) означает «приобрести, сотворить». Имя содержит в себе прославление Бога. Каина радо принимают. Будучи первородным, он воплощает будущие возможности. Имя Авеля означает «пар, ничто» и не предполагает радужных жизненных перспектив. В рассказе Авель отвержен, а Каин воплощает в себе жизнь. Ко времени Нового Завета все изменилось. Авель назван мужем веры (Евр. 11, 4), в то время как Каин считается воплощением зла (1 Ин. 3, 12; Иуд. 11).
в. В стихах 3-5 положено начало рассказу и завязывается сюжет. В рассказе предполагается поклонение Яхве (несмотря на ст. 26). Оба брата делают, что должно. Оба приносят лучшее из того, что имеют. У обоих есть достаточно оснований, ожидать принятия их даров. Ничто не указывает на дискриминацию со стороны Бога, на предпочтение одного другому. Нет и намека на соперничество или вражду. Обычное семейное поклонение.
Проблемы исходят не от Каина, но от Яхве, неведомого Бога Израилева. Непостижимым образом Яхве делает выбор – принимает и отвергает. Традиционное толкование слишком сурово к Каину и слишком снисходительно к Яхве. Ведь именно благодаря Явхе обычный рассказ превращается в повествование о жизни и смерти для нас и о нас. Важную роль в сюжете играет своенравная свобода Яхве. Подобно рассказчику мы должны воспротивиться попыткам объяснить ее. Здесь нет и намека на то, что Яхве предпочитает пастухов земледельцам. Ничто не ставится в вину Каину. Кальвин и другие вслед за ним оговорили Каина и обосновали его осуждение, привнеся в рассказ моральную составляющую. Но Кальвин поступает так, потому что знает больше, чем сказано в тексте. Отвержение Каина не объясняется, но играет существенную роль в рассказе. Жизнь несправедлива. Бог волен в своих решениях. Здесь же мы находим достаточное обоснование смертоносным побуждениям в нашей среде.
Жизнь – это больше не праздник в саду (ср. Быт. 2, 16), но полное трудностей времяпровождение под пристальным взглядом братьев, которое еще более осложняется Божьим вмешательством. Внутрисемейный вопрос, вероятно, разрешился бы лучше без Бога. Но он рядом. Повсеместно в Книге Бытия Яхве врывается, создает напряжение и вскрывает темную сторону реальности. И здесь толкователь может остановиться, чтобы признать, что и наши жизни наполнены разрушением, напряжением и тьмой. И мы должны приписать эту напряженность Богу, как сделано в рассказе, или предложить альтернативное объяснение. В любом случае от этого наше лицо поникнет (Быт. 4, 5). Нашей реакцией станет либо желание убить, либо депрессия. Но в пятом стихе мы еще не подошли к основной теме повествования.
3. Только в шестом стихе мы можем понять сюжет. Наибольший интерес представляет собой вопрошающая речь Яхве (Быт. 4, 6-7). В ней содержится три вопроса: почему? Отчего? Не поднимаешь ли? И два условия: «если делаешь… если не делаешь доброе…» Вопрос предполагает, что Яхве действует не вполне искренне, потому что сам стал причиной гнева и депрессии Каина. Очевидно, что оба вопроса из шестого стиха представляют собой уловку Яхве. Ответ ему уже известен. Более того, он знает ответ намного лучше Каина. Поэтому он и не ждет ответа, но сразу переходит к утверждению выбора в седьмом стихе. Два утверждения не выглядят симметричными. На первый вопрос Каин знает ответ. Во втором звучит предостережение, если не угроза. Или, возможно, это – побуждение?
Своим своевольным отвержением Каина Яхве порождает кризис. Он перекладывает этот кризис на Каина и утверждает, что тот должен разрешить его. Первый вариант, «делаешь доброе…» звучит как наставление. Этим предполагается, что человек после описанного в Быт. 3 может делать доброе (ср. Амос 5, 15). Он – не падший. Он – не жертва никакого первородного греха. Он может сделать выбор в пользу добра и творить его. Такое утверждение рассказчика предполагает, что третья глава не является определяющей для четвертой. Каин волен выбирать доброе и жить в вере.
Но второй вариант в седьмом стихе звучит достаточно живо и сильно. Его можно рассматривать трояко:
(а) грех подстерегает подобно голодному льву, который готов наброситься (ст. 7). (Ср. тот же образ в другом контексте в Иер. 5, 6). Грех – это не нарушение правила. Скорее грех – это агрессивная сила, подстерегающая Каина. Грех больше Каина и живет своей жизнью (ср. Рим. 7, 17). Грех смертоносен. Человеческие существа должны быть настороже. Как Каин поведет себя, осознав наличие в себе гнева и злости? Несколько расплывчатое описание греха указывает на нечто важное в человеке. Ставки слишком высоки, когда речь заходит о взаимоотношениях между братьями, ближними. В то время как мы склонны оправдывать гнев и депрессию в субъективных психологических категориях, рассказчик делает их достаточно объективными, чтобы изобразить их огромную силу (ср. Еф. 6, 12).
(б) Грех влечет Каина. Грех в своем влечении испытывает к Каину животный голод. Здесь используется термин «влечение». То же самое слово использовано в Быт. 3, 16 для описания искаженного желания, которое женщина испытывает к мужчине после того, как их отношения в саду испорчены. Это влечение – не обыкновенное желание человека. Это – темная сторона человеческих желаний. Помимо этого термин используется только в Песн. 7, 11, где влечение или желание здравое и неискаженное. Трайбл обнаружила, что Книга Песни Песней перекликается с повествованием Книги Бытия, как положительное с отрицательным, как радость, противопоставляемая эксплуатации (God and the Rhetoric of Sexuality, 1978, Chap. 5). В Быт. 4, 1-16 все подвержено силе эксплуатации. В мире Каина и Яхве присутствует животное влечение к разрушению, разрушающее и жертву и преступника. Фрейд, вероятно, первым назвал это «id». Но не он первым заметил это. Рассказчику уже известно о силе греха, которая влечет даже до смерти. Благодаря метафорическому изображению подстерегающего зверя мы знаем, что эта сила способна разорвать нас на части.
(в) Яхве угрожает и мучит. Но несмотря на опасность есть место и для невероятно положительного утверждения. Животному влечению смерти не нужно давать места. Над ним можно господствовать! В предыдущих главах Книги Бытия термин «господствовать» обыгрывается с негативных точек зрения. В Быт. 1, 28 человеческая пара должна владычествовать над растениями и прочим творением, и даже великие светила созданы для управления (Быт. 1, 16‑18). В беспорядочном и враждебном мире мужчина должен владычествовать над женщиной (Быт. 3, 16). Теперь же этот жалкий и отверженный человек несет ответственность за себя. Он способен укротить подстерегающего у дверей зверя. (Возможно, история Быт. 37, 5-9 отображает мечту о возможности господствовать).
Джон Стэйнбек выстроил основные темы романа «На Восток от Эдема» вокруг фразы «господствуй» (евр. timšel). В этом толковании важно обратить внимание на тему Стэйнбека в качестве введения в текст. Его вступление к теме заслуживает приведения широкой цитаты:
Только на одном месте я споткнулся – там, где Иегова спрашивает Каина, почему тот огорчился. Согласно английской Библии, изданной при короле Иакове, Бог говорит: «Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты будешь господствовать над ним». Меня остановило «будешь господствовать», ибо это – обещание Каину, что он победит грех… Затем я раскрыл Американскую Стандартную Библию, совсем недавно вышедшую, и она переводит иначе: «Но ты господствуй над ним». Это ведь совсем иное дело. Тут не обещание, а повеление. Это задело меня за живое. Какое же слово стоит в оригинале?» (c. 301)
«Ведь так легко – по своей лености и слабости отдаться на милость божества, твердя: «Я ничего не мог сделать: так было предопределено». Но подумайте, сколь возвеличивает нас выбор! Он делает людей людьми. У кошки нет выбора, пчеле предписано производить мед. У них нет богоравности… И знаете, эти почтенные старцы, прежде тихо подвигавшиеся к смерти, теперь не хотят умирать – им стало интересно жить…
Эти старцы способны распознать повесть, в которой содержится истина, и они верят такой повести. Они знатоки правды. Они знают, что в этих шестнадцати стихах заключена человеческая история всех времен, культур и рас. И они не верят, что человек, написавший истину в шестнадцати без малого стихах, в последней этой малости, в одном глаголе, мог солгать… эта повесть – лестница, возводящая нас к звездам… Это остается с тобой навсегда. Оно отсекает корни у слабости, трусливости и лени.
…я чувствую себя человеком. И чувствую, что человек – это что-то очень значительное, быть может, даже более значительное, чем звезда. Я не богословствую. Во мне нет тяги к богам. Но я воспылал любовью к блистающему чуду – человеческой душе. Она прекрасна, единственна во Вселенной. Она неизменно ранима, но неистребима, ибо может господствовать (сс. 301, 304, глава 24, 2).
Стэйнбек заканчивает свой роман тем, что неизлечимо больной Адам Траск пытается найти в себе силы, чтобы произнести благословение:
Адам устало и безнадежно поднял глаза. Рот у него беззвучно приоткрылся раз, другой… Вдруг он шумно втянул в себя воздух, и тут же задрожавшие губы выдохнули: «Тимшел!» Потом он закрыл глаза и заснул вечным сном.
Стэйнбек увидел, что от этого странного слова, сказанного Каину, зависит многое. Это – побуждение, призыв, обетование. Различные переводы указывают на многозначность слова. Это утверждение допускает различные понимания. Но как бы мы его ни рассматривали, в нем говорится о том, как Каин соприкасается с разрушительной силой, для которой ему дано новое определение.
Стоит задаться вопросом – а не играет ли Бог в рискованную игру, предоставляя столь опасные альтернативы и играясь с этим старшим сыном, которого он столь легко отверг. Конечно, как видно из повествования. В рассказе мы видим постоянное присутствие Бога, о котором известно каждому брату или сестре, вовлеченным в историю. Бог являет себя не как враг, хотя, очевидно, и не как друг или защитник, в конечном счете, предоставляя все нам.
4. За этими колкими замечаниям следует реакция Каина, о которой в повествовании говорится достаточно кратко (ст. 8). Дело сделано, и добавить нечего. Поджидающий грех делает свое. Каин не господствует, но поддается господству, покорившись подстерегающей его страсти.
5. Повествование напоминает судебный процесс (Быт. 4, 9-16). Яхве судит жизнь Каина. Мы находим в повествовании тесные параллели с судебным процессом Быт. 3, 9 и далее, когда сюжет включает в себя расследование (ст. 9-10), приговор (ст. 11-12) и, наконец, изгнание (ст.16). Встречный вопрос Каина в начале (ст. 9) напоминает риторические вопросы Иакова (Быт. 30, 2) и Иосифа (Быт. 50, 19). Их вопросы ничто иное как жалкие попытки уйти от прямых ответов и избежать ответственности за содеянное. В данном случае Каин снимает с себя ответственность за брата. Он хочет избавиться от силы, которая предложена ему в стихе 7. (В Быт. 28, 15 «сторожем» выступает Бог, а не человек»).
Важный момент рассказа – переход от преступника к судье (ст. 13-15). Его приговор – быть изгнанником, обреченным обрабатывать безжизненную землю (ст. 11-12, ср. Быт. 3, 17-19; 4, 2). Но в сюжете наступает пауза, когда Каин ищет милости. Убийца боится быть убитым (ст. 13‑14). У убийцы нет никаких средств, и ему приходится полагаться на милость подателя жизни. И милостью становится знак, который одновременно указывает на вину и на благодать. Божий знак на Каине (ст. 15) породил бесконечные дискуссии. Нет единого взгляда на его значение. Хотя изначально под ним мог пониматься такой видимый знак, как татуировка, однако нам следует рассматривать его соответственно его функции в повествовании. Эта функция двухсторонняя. С одной стороны, он указывает на вину Каина. С другой стороны, он указывает на то, что Каин находится под защитой Божьей. Таким простым способом в повествовании выделяются две стороны человеческой жизни: опасность по причине непослушания, но и сохранность. Признание вины и реальность благодати соседствуют в этом толковании.
В драме происходит быстрый переход от призыва Яхве к ответственности (ст. 6-7), и несмотря на отговорки Каина, (ст. 8), к урегулированию (ст. 9-16). Но урегулирование сопряжено с проблемой. Опасность смерти смягчается. Но преступление на этом не заканчивается. У Каина есть шанс примириться с братом, которому отдали предпочтение перед ним. Но он поддается увлекающей его мести. Он решил свою судьбу. Он защищен, но находится вдали от дома без надежды на возвращение.
Развязка представляет собой проблему для Яхве в той же мере, что и для Каина. В рассказе развивается не тема убийства, совершенного Каином, или наказания от Яхве, но тема чувств Каина (ст. 14) и реакции Яхве на эти чувства (ст. 15). Вина заслуживает суда. Но даже виновный обретает удивительную благодать.
Дальнейшие рассуждения на тему отношений между братьями
Нам нужно быть осторожными в своем толковании, чтобы оно не превратилось в рассказ об убийце или в призыв к воздержанию. Скорее это повесть об удивительном выборе, с которым мы сталкиваемся каждый день и о высоких ставках, которыми мы каждый день рискуем. Контекст этих рисков включает в себя силу греха, которая едва ли поддается укрощению, плюс необъяснимый произвол со стороны Бога, который и порождает кризис. Выбор, связанный с братом, делается не в вакууме, но в одном из наиболее опасных контекстов, в присутствии Бога, который ведет себя непредсказуемо и может оказаться врагом.
Повествование дано нам не для морального наставления. Оно нас побуждает поразмыслить над полной загадок ситуацией, в которой мы оказались. Каждый волей-неволей находится среди сестер и братьев, с которыми мы соревнуемся, и рядом с Богом, поступающим на первый взгляд странно. Проблема не только в брате, ее Каин решил довольно быстро. Проблема также и не только в Боге. Бог и брат вместе создают конфликт для Каина и становятся причиной его тяжкой судьбы. Мы изо всех сил пытались отделить человеческие затруднения от вопросов, связанных с Богом. Тогда все становится более-менее приемлемым. Но в повествовании настаивается на том, что они связаны между собой и не могут быть разделены. Внимание Яхве к убитому брату означает, что судьба Каина станет отголоском на «вопль крови» (ст. 10), но при этом решает ее Бог. Каин должен был бы понять, что жизнь с братом не обособлена, но связана с Богом. Совершивший насилие против брата вынужден будет столкнуться с Богом.
1. Израиль живет надеждой на единство братьев:
Как хорошо и как приятно
жить братьям вместе!
(Это) – как драгоценный елей на голове,
стекающий на бороду, бороду Ааронову,
стекающий на края одежды его;
как роса Ермонская, сходящая на горы Сионские,
ибо там заповедал Господь благословение
и жизнь на веки. (Пс. 132)
В псалме утверждается, что мы не обречены на разделение и отчужденность. Существует альтернатива, видение которой мы, возможно, находим в седьмом стихе рассматриваемого нами текста. Наш опыт лежит где-то между обетованием Пс. 132 и мрачными словами Быт. 4. Израиль знает об огорчении, которое может возникнуть между братьями, например, между Иаковом и Исавом, Амноном и Авессаломом (2 Цар. 13 – 14) (Вспомните историю из 2 Цар. 14, 6-7, которая перекликается с нашим текстом).
2. В Новом Завете присутствует вопрос, связанный с Богом и братом. Он подымается в Лк. 15, 11-32. Почему у человека обязательно должно быть два сына? Почему не один? Почему не только я? Но два сына крайне важны для сюжета. В рассказе Иисуса о блудном сыне, старший брат – не убийца. Но он ощущает те же реалии. Он чувствует запах крови. Подобно Каину, старший брат находится «на поле» (Лк. 15, 25), вдали от дома, от безопасности и радости, вдали от отца, незащищенный. (Заметьте, что в Быт. 25, 27 Исав – также «человек полей»). Этого брата также поджидает грех. История Быт. 4 переигрывается в Лк. 15. И только отец ведет себя иначе. Но старший брат тем не менее оставлен в изгнании.
3. Весь ужас иметь брата и быть братом представлен в учении Иисуса в Мф. 5, 21-26. Наше толкование не позволяет сделать из четвертой главы Книги Бытия нравственный урок об убийстве. Изречение Иисуса начинается запретом: «Не убивай». Убийство брата – это нарушение Божьей заповеди. Но Иисус смотрит на глубинный смысл запрета и очень близко подходит к рассматриваемой нами истории. Гнев уже сам по себе подлежит суду. Суть обвинения ясна: «Всякий гневающийся… кто скажет…» Подобный гнев проявляется даже у алтаря. Когда мы предстоим Господу жизни, в нашем теле текут потоки смерти. И в случае с Каином, и в Мф. 5 братья у алтаря. От нас требуется оставить религию, чтобы сначала решить нерешенные вопросы с братом. Пока этого не случится, придется выплачивать все до последнего кодранта (ст. 26). Каин заплатил последний кодрант. И продолжал платить. Наша жизнь сводится к последнему кодранту. Альтернатива – только примирение. В этом, без сомнения, и есть значение Быт. 4, 7: «Если делаешь доброе…» Если обратишься к брату и примиришься (Мф. 5, 24)… Но Каин решает не делать доброго. Он убивает. И жизнь меняется навсегда.
4. Из нашего повествования следуют две мысли, которые стремится выделить толкователь.
а. Жизнь непомерно искажается, когда требуемое от нас кажется слишком большим. Отвернуться от того, что связано с Богом к брату – кажется слишком большим, прекратить гневаться и примириться – это слишком много. Такое будущее вызывает жалость. Бремя слишком тяжелое (Быт. 4, 13). Постоянный страх Каина полностью соответствует преступлению. Убийца боится быть убитым. Сколько сил нужно, чтобы сдерживать ужасную и скрытую силу гнева? От сколького в жизни нужно отказаться, потому что примирение означает конец борьбы и акт опустошения (Флп. 2, 4‑7)? Ни Бог в Быт 4, ни учитель в Мф. 5 не просит многого. Только лишь уступить брату первенство в глазах Бога. Благая весть Быт. 4 состоит в том, что такая уступка возможна.
Б. Бог не отпускает того, кто не примирился. Бог, призвавший миры к существованию, не оставляет свой призыв даже к такому брату, чья жизнь напоминает хаос. Он отмечает его знаком, который указывает одновременно на позор и на безопасность. Тайна Божья в том, что его защита простирается даже на землю Нод (ст 16), место, которое не связывают с защищенностью и гуманным отношением. Лицо Божье все еще обращено к брату, хоть он и изгнан от лица земли (ст. 14). Возможно, именно этот преследуемый скиталец может, как никто другой, присоединиться к славословию Павла.
Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8, 38-39).
Библейская вера вполне ясна: насилие над братом ведет к смерти. Все же Бог желает даровать жизнь принявшему смертный приговор. Согласно одиннадцатому стиху, Каин – мертвец. Знак из пятнадцатого стиха – это не совсем воскресение мертвого. Но это ожидание воскресения. Он показывает, что Бог не утратил интереса к убийце и не разуверился в нем. Замечание 1 Ин. 3, 11‑18 подводит к сути: отвергнуть брата, воспринимать его обычным, заурядным, или принять. Отвержение, похоже, присуще нам всем. И мир хочет, чтобы так и было. Мир ненавидит поступающих иначе (1 Ин. 3, 13). Но это общепринятое отвержение становится решающим вопросом жизни и смерти в контексте евангелия. В результате объединения любви к брату с воскресением («Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев» [1 Ин. 3, 14]) и связи ненависти к брату со смертью («…не любящий брата пребывает в смерти» [1 Ин. 3, 14]), вопрос отношений с братом порождает существенный богословский кризис. Вопрос отношений с братом нетривиален, он напрямую связан с воскресением.
Чудо новой жизни, чудо воскресения невозможно оторвать от примирения с братом. Именно в этом и состоит переход от смерти к жизни (1 Ин. 3, 14). Но жизнь с братом выглядит зловещей, потому что есть тот, кто «лежит у двери». Часто мы предпочитаем смерть (ср. Втор. 30, 19) лицу брата. Но в евангелии нет места компромиссу. Обетования связаны с братом и больше ни с чем. Просто удивительно, что дар жизни так близок к нам и заключен в нашем ближнем. Так близок к нам, но мы так сопротивляемся ему. Мы не очень радо приемлем реальность этого. Возможно, в этом и причина того, что грех поджидает нас с такой жаждой господства.
[1] Мы используем термин «брат» в контексте повествования. Но термин этот относится ко всем людям, и конечно же, в своем богословском применении включает как братьев, так и сестер.
Уолтер Брюггеман, ty.colbooks.net